Перспективы
«симбиоза»
Для
человека нет ничего невозможного,
если ему не надо
делать это самому.
Закон Вейлера
Раз уж нам, как и всему миру, не удаётся учиться на чужих ошибках, давайте
в строительстве симбиозного строя попробуем разобраться в ошибках собственных
и извлечь из них хотя бы минимальную пользу. Прежде всего осознаем, что
системные перестройки, называемые катастрофами древними греками
и современными математиками, могут быть вызваны естественным ходом развития
системы, то есть быть эволюционными. Как правило, такие катастрофы обратимы
– система может вернуться в исходное состояние при восстановлении прежних
значений её параметров (хотя бы теоретически), ибо и причины катастрофы,
и её результаты внутрисистемны.
Напомним здесь опыт из школьной физики (ещё советских времён): запаянная
стеклянная ампула заполнена легкокипящей жидкостью (хлористым этилом, этиловым
эфиром, н-пентаном) при давлении, обеспечивающем её жидкое состояние при
комнатной температуре. При нагреве жидкость в ампуле достигает критического
состояния и скачкообразно переходит в пар (рис.1, слева). Налицо катастрофа
по определению: параметры системы достигли критических значений – система
перестроилась.
Рис. 1. Два способа перестройки системы
Тот же эффект – скачкообразное испарение жидкости – можно получить быстрее
и проще – вскрыв ампулу в состоянии, ниже критического (рис.1, справа).
Разница только в том, что первый переход обратим – достаточно охладить
ампулу, а обратить второй процесс никакое охлаждение не сможет – система
разрушена (рис. 2).
Рис. 2. Обратимость процессов (слева эволюция, справа
революция)
Понятно,
что численность человечества слишком мала по сравнению с количеством молекул
в ампуле, чтобы в обществе работали газовые законы, но некоторые аналогии
всё же возможны. Революция
в обществе – катастрофа внесистемная и, в отличие от эволюции, необратимая
(«весь мир ... мы разрушим...»).
Наиболее существенно в революции то, что она всегда преждевременна:
система к ней не готова – уже есть некоторые предпосылки, но ещё далеко
не все условия выполнены. Поэтому в революции неизбежно силовое «дотягивание»
параметров системы до требуемого уровня, оплачиваемое дорогой ценой, в
том числе и огромными человеческими жертвами. Так было и во времена Кромвеля,
и в Парижской коммуне, и в прочих революциях...
В свете изложенного несколько иначе представляется история СССР и всего
соцлагеря. Дело в том, что теоретики социализма, будучи фанатиками-идеалистами,
глубоко убеждёнными в силе своих идей, раньше времени начали строить свой
идеал. Идеи действительно «становятся
материальной силой, когда овладевают массами»,
и в таком материализованном виде способны, как говорится, «горы
свернуть». Но любая надстройка, в том числе и государство, и
его строй, и его структура управления, прочны лишь на прочном фундаменте
– психологии масс.
Социализм, безусловно, прогрессивнее капитализма, поэтому его апостолам
удалось увлечь народ, организовать революцию, выиграть гражданскую войну
и даже создать соцлагерь, но ... Уже в первые годы пошли осечки (военный
коммунизм). Высокие идеи стали «материальной силой», но они
не имели опоры в менталитете, ведь при социализме материальные блага должны
играть подчинённую роль, быть лишь средством получения духовных благ, которые
ментально должны быть гораздо более значимы для каждого индивидуума, чем
материальные. Между тем, физический рутинный
труд по заданному алгоритму («бери больше, бросай дальше»)
всё ещё являлся определяюшим в экономике, интеллект играл, хотя и существенную,
но подчинённую роль. Поэтому идеи социализма о приоритете духовного могли
восприниматься массовым сознанием лишь в виде религиозных догматов.
Сталин это понял и, изучив в семинарии технологии религий, выстроил систему
управления по церковному образу и подобию. Чтобы убедиться в этом, достаточно
сравнить архитектонику ВКП(б) и РПЦ (кстати, именно отсюда их непримиримая
вражда). Так социализм стал очередной религией, обещавшей в отдалённой
перспективе (для потомков) рай на земле – коммунизм. Вера же, хотя и может
поднять народ на крестовый поход, революцию или гражданскую войну, но повседневно
не работает иначе, чем принуждением (страх перед адом или ГУЛАГом).
Отсюда коллективизация, репрессии, лагеря, лесоповалы и «шарашки»
для интеллектуалов. И это отнюдь не «заслуга»
Сталина,
«технологии» репрессий и организации
лагерей разработал Свердлов задолго до Сталина, раскулачивания вёл Троцкий,
хотя почему-то репрессии принято называть «сталинскими».
А ведь Сталин имеет к ним такое же отношение, какое в средние века имели
римские папы к пыткам и кострам инквизиции: католики во главе с папой силой
насаждали мировой католицизм, большевики во главе со Сталиным
– мировой социализм.
И тут, и там
были свои Лойолы и Бруно, Лойол нужно опасаться (как и любых фанатиков-идеалистов,
тем более умных), а идеи Брун – сохранять
и развивать, что невозможно как при огульном шельмовании отцов и дедов,
так и при локализации всех огрехов революций на персонах Кромвеля, Марата,
Сталина или их антагонистов...
Социализм
действительно можно построить и в отдельно взятой стране, и даже на отдельном
хуторе, но не извне, тем более сверху, а изнутри, в менталитете, при этом
определяющую роль в экономике должен играть интеллект. Именно в этом направлении
и идёт общественное развитие...
К основной статье