«История голословных научных доказательств ещё не написана, но она, несомненно, будет написана и станет учебником для всех, кто будет стремиться познать безумно сложную структуру мироздания. Здесь же представлены лишь фрагменты этой истории. Побудительным мотивом для этого послужили видеофильмы из Российского государственного архива кинофотодокументов, в которых наиболее ярко показано, как голословные научные доказательства автоматически превращаются в словоблудие, сущность которого не понимают сами доказывающие.»

Так, например, говоря о временах, когда Землю считали плоской, автор обоснованно и убедительно выступает против словесных упражнений «... самой интеллектуально просвещённой части человечества того времени, которую потомки первопроходцев стали называть научной... Сколько столетий потребовалось, чтобы добыть информацию, из которой следовала ошибочность представлений о плоской форме Земли? Магеллан, сделав кругосветное путешествие, завершил научные дискуссии того времени о форме Земли. Он доказал, что она не плоская, а шарообразная ...»

Оба примера бесспорны так же, как и вполне понятное негодование Канарёва по поводу «... научного бреда в видеоролике “Физика в половине десятого”». Вот что он пишет в своей статье по этому поводу: «Авторы анализа правы в том, что электрон приближается к протону ядра ступенчато, переходя, как они говорят, с одной орбиты на другую и излучая при этом импульс электромагнитного излучения».

Конечно, не было запрета для второго шага – расчёта спектра первого электрона атома гелия – второго по сложности. Но формула Бора отказалась выдавать результаты, которые следовали из эксперимента. Не мудрствуя лукаво, начали разрабатывать приближённые методы расчёта спектров, эквивалентные, как потом оказалось, гаданию на кофейной гуще...

В заключительной части статьи звучит: «Новая теория микромира детальнейшим образом описывает изложенное здесь, и базирует это описание не на голословии, а на моделях элементарных частиц, связь с реальностью которых описывается многочисленными математическими моделями (подчёркнуто мной. ВК), которые завершаются расчётами конкретных параметров элементарных частиц и их взаимодействий, показывая пример не голословного, а научного доказательства достоверности результатов научных исследований».

Но беда в том, что математика – очень мощный, очень универсальный, но всё-таки всего лишь инструмент. Она не может дать то, чего не было заложено в исходных данных. Это богатый, с очень чёткой грамматикой и развитым тезаурусом, язык международного научного общения, язык, позволяющий на количественном уровне осмыслить и систематизировать наблюдения, однако, как и любой язык, он всего лишь средство обработки внешней информации.

Любая математическая задача уже решена в тот момент, когда она корректно сформулирована, а процесс так называемого её решения – всего лишь перевод с языка условий на язык ответов. Это не всегда легко и просто, потому-то и существуют специальные математические премии. А математические модели – способ компактного представления неудобообозримого массива данных.

Никто не оспаривает пользу математического моделирования. В нём, помимо экономии усилий и времени, скрыта возможность выхода в четвёртое измерение. Любой математик легко «видит» описываемую уравнением плоскую кривую, толковые математики «видят» по уравнениям трёхмерные тела, а некоторым (их немного) удаётся «визуализировать» и четырёхмерные объекты.

Но работает-то модель с тем трёхмерным объектом, который мы в неё вложили. Заложим в модель геоцентризм, получим Вселенную Птолемея, гелиоцентризм – Коперника, откажемся от центризма – вот вам и Джордано Бруно. Причём все вселенные вполне самосогласованные и внутренне непротиворечивые! Наконец, заложим в математическую модель фридмановское решение, получим «Биг-банг» и всё то, что сейчас нам вешают на уши вместе с разбеганием Вселенной.

Вот к чему привела нас излишняя вера в инструменты. Ведь топором расторопные русские мужики делали и сани, и изумительной красоты церкви, а царь Пётр им головы рубил. Пора снова вспомнить, что изучаем мы модели реальности, построенные в нашем мозгу по сигналам наших органов чувств (подключая порой к ним нами же и для нас созданные приборы), и изучаем эти модели приближёнными методами. При этом, обнаружив новый объект (вещь, явление), мы прежде всего называем его, вешаем на него ярлычок, а потом довольно скоро начинаем изучать этот ярлычок, постепенно забывая о том, на что ярлычок был повешен. Вот этот процесс подмены сути объекта его названием я и позволил себе назвать «гносеословием», а цель написания моей статьи – всего лишь призыв вернуться к «гносеологии» с чётким разделением фактов и артефактов, в том числе, и математических.

Хотелось бы понять, каким образом должен быть организован такой контроль, по каким критериям и кем персонально. А то ведь легко представить такую картину: к представителю власти (президенту или премьер-министру, или кому-то ниже рангом) приходит некий автор с жалобой на консервативных академиков, которые, видите ли, утверждают, что предлагаемое им устройство (например, фильтр) не работает, и говорит: «объёмный интеграл по гиперболоиду ... показывает, что моё устройство работает». Допустим, что это устройство – противогаз и оно должно защищать от боевых отравляющих веществ. Означает ли предложение Канарёва, что власть должна поверить математическому доказательству (тем более, что представитель власти не математик) и запустить противогаз в производство, вместо того, чтобы предложить автору надеть его на себя и посидеть хотя бы в дымкамере?