Л. Нефёдов
Как была потеряна всеобщность науки
(Работа рекомендована к публикации акад. С.Б. Макаровым)
    Труд основан на положениях работ «Тотальная реальность», «Единство мира». Анализ искажения понятия сохранения есть только способ показать полный застой философии науки и путь к её новому слову. Работа, предлагаемая вниманию читателя, трудна для понимания, поскольку отказывается от очень привычных, давно устоявшихся, но содержащих большие погрешности понятий. В работах «Тотальная реальность», «Единство мира» в их решающем определяющем, основополагающем пункте, представленным здесь автор говорит о естественной, созданной известными обстоятельствами «вынужденной» ошибке, заблуждении учёных в понимании соотношения изменения и сохранения.
        Понятие изменения исторически легло в основу неписаного, негласного понимания реальности, изменения. Имя этой реальности, не вызывающей сомнения истины – абсолютная поступательность изменения, необратимость. Это тотальное убеждение не полно, односторонне. Оно следует только наглядности. Казалось, следует фактам. Но мы увидим далее, что далеко не всем. Автор надеется сообщить, каким образом сообщество учёных отрезало себе путь к знанию глубочайших основ действительного мира. Этот мир был отрезан тогда, когда учёные середины 19 века вынужденно пренебрегли свидетельством науки, проигнорировали неизбежные следствия общесохранного нуля, сопровождающего любое взаимодействие.
        В своё время сообщество учёных из страха перед непримиримым противоречием предало забвению, похоронило эту загадку, эту тайну. Понятие сохранения в представлении этих ученых не имеет фактически никакого участия в действительном постижении мира. В физике применены только известные законы сохранения. Но это далеко не всё, что содержит это понятие. Сохранение просто включено в понятие изменения в качестве якобы неразрывного понятия, в названную реальность. Иными словами, стало целиком зависимо от ошибочного определения поступательного изменения, от устаревшей системы. На самом деле оно имеет громадное самостоятельное значение в мире науки будь оно независимым (т.е. не включенным в абсолютную поступательность). Но проблема скрытого заблуждения не почила с миром, а, так сказать, всего-навсего находилась в летаргическом сне.
        Работа «Тотальная реальность» Л. Нефёдова и данное предисловие разъясняют, анализируют эту ошибку учёных, допущенную ещё в XIX веке. Выясняется, что она имеет весьма негативное воздействие на состояние общего воззрения на науку. Она не позволяет решать иные, чрезвычайно важные проблемы. В те времена ошибка эта была вынужденной. Она была средством защиты научной объективности, истинности. Так представлялось учёным того времени. Однако со временем оказалось, что эта исходящая из полной уверенности в собственной правоте защита была ошибочной. Она сама нарушала объективность научного познания. Изменение двойственно принципиально. Оно в определённом смысле поступательно, а в общесохранном его нет. И то и другое верно.
        Суть этой ошибки в самом важном взгляде на науку состоит в том, что учёные времён открытия великих законов сохранения были вынуждены закрыть глаза на неминуемые следствия того обстоятельства, что результат любого процесса, любого взаимодействия в своём суммарном выражении равны нулю. Приведём неопровержимый факт: изменение суммарного импульса в любых состояниях взаимодействия неизменно равно нулю. Если отменить поспешный, поверхностный и малорассудительный взгляд на этот факт, то из него с неизбежностью следует, что вся традиционная система постижения изменения неверна, поскольку эта неизменность, вытекающая из явления сохранности, есть хоть и странная, не понятная, но при этом самая реальная и беспредельно распространённая форма неизменности. Она ни в малейшей степени не менее реальна, нежели традиционное поступательное изменение. Нулевая обратимость ничто иное, как всеобщая компенсационность, дополнительность. Она начисто отвергает абсолютную поступательность любого изменения, составляя единое целое со стрелой времени, необратимостью.
        Действительная независимость сохранения, равноправие сторон означали бы, например, признание того, что при свободном падении тела наличествует определённое ускорение. Это – вполне достоверный факт. Но это ускорение компенсируется тяготением Земли. И это тоже совершенно достоверный факт. Движение снаряда даёт отдачу, подъём ракеты не бывает без струи в обратном направлении. Изменение принципиально двойственно. Мы здесь имеем компенсацию, ноль взаимодействия, или неизменность, присущую каждому движению. Но этим общеизвестным фактом в его важнейшем смысле пренебрегли без всякого на то основания.
        Ноль переходит вечно в иной ноль, а неизменность этого перехода в неизменность другого, демонстрируя связь всего и всеобщую ежемоментную нулевую обратимость, которая означает не что иное, как вечное повторение череды сохранных тожеств (термин автора. Ред.). Сохраняются не только энергия, импульс, момент количества движения, сохраняется неизменность  любого изменения мира абсолютно «новое не порождается». Именно это и отбросили физики. Дабы избежать парадоксальности, которую сохранность привнесла в традиционное понятие изменения, двойственность признали как бы нереальной, как и все её следствия. Известно, что суммарный импульс действующего объекта и объекта воздействия всегда равен нулю. Он равен нулю до воздействия, во время воздействия и после воздействия. Нужно было поставить чрезвычайно важный, эпохальный вопрос о смысле и значении этого нуля или неизменности в изменении самым принципиальным, самым решительным образом, взывающим к глубокомыслию, к стремлению к истине. Иные великие мыслители ответили на него интуитивно.
        Сохранность, неизменность настоятельно требовала тотального и объективного признания. Но учёный во времена Майера в силу известных обстоятельств не мог решиться признать очевидное. Для него неизменность, которая была и вечной повторяемостью, оказалась чем-то виртуальным, нереальным. Ведь в таком случае следовало признать нечто вздорное, недопустимое в науке. Следовало признать, что всё изменяемое ещё и неизменно, или единство несовместимого. Физики-механики 19 века во чтобы то не стало хотели избежать парадокса. Нулевая повторяемость, неизменность имеет полное право на существование как неопровержимый факт. Но права этого она не получила и не могла получить, так как это полностью противоречило представлению о единстве, объективности и определенности знания.
        Неизменность общесохранная, пребывание содержат идею вечной повторяемости, вечного возвращения к себе или обратимости, дополнительности, дуальности, но только в том случае, если их заведомо не поставили в жёсткую зависимость от однонаправленного изменения, от традиционной системы. Всеобщность же содержит только то, что содержит в себе и неизменность мира. Такова независимая сохранность и таково действительное изменение. Полное включение сохранности в традиционную систему изменения заведомо устраняет всеобщее. Сохранность здесь попала под каток системы, или в темницу для всеобщего знания. Традиционная система не рассчитана на постижение всеобщего. Система, которая не учитывает «половину» реальности, оказывается догматичной. При свободе ускорения падающего тела тяготение Земли представили как бы чем-то несуществующим. Действительный смысл вечного нуля взаимодействия фактически отбросили, замолчали. Ноль взаимодействия номинально признали, каким-то образом решив, что к действительности он отношение не имеет.
        Без понимания вечного нуля, то есть без вечной обратимости (всемирной компенсационности изменения) наряду с традиционной необратимостью нет верного понимания изменения. Учёные 19 века не могли понять, что нулевая обратимость – это картина изменения со стороны его всеобщности (т.е. неизменности), а необратимость – это законное описание со стороны определённости всякого изменения. Обе картины верны и едины. Это «включение» означает, что – всеобщее закрыли, обрекли на бессловесность. Физики, не имея другого выхода, вели себя так, как будто этот самый ноль и его вечное возобновление ни к чему не обязывают. Но это звучит так же, как если бы кто-то объявил, что одна точка отсчёта действительна, а на другую не следует обращать внимание.
        У иных учёных (в отличие от М. Планка, от других величайших интуитивных мыслителей) был страх перед несообразностью, несуразностью двойственности описания перед естественной парадоксальностью изменения. Но двойственность эта на самом деле входит в законодательство мира, как неискоренимый факт. Учёные из страха перед парадоксальностью её удалили, предпочли не увидеть. Весьма и весьма странным и непонятным фактом просто пренебрегли. Истину подменили паллиативом. Учёный-механик не понял, не увидел, что природа помимо бесконечного богатства своих явлений оставила ему ещё и великий дар – окно в вечность. А он это окно в страхе забил. Следует понять, что мир, постоянно создавая новое, не делает этого без постоянного возвращения к себе, т.е. к неизменности. Другими словами в изначальную вечность. Самые проницательные поняли, что «новое не возрождается».
        Самое важное, самое необходимое, самое ценное, что только могло быть в распоряжении глобальной теории науки, т.е. её всеобщность, было тихо неосознанно опущено, отброшено за ненадобностью без разъяснений. Так незаметно была образована чёрная дыра в будущем общенаучном знании. Просто как бы опустили одну сторону парадокса и оставили ту, которая была по душе, ту, которая показалась единственно верной. Они поступили так как, если бы в парадоксе «я лгу», математик заявил бы, что произнесший это сказал чистую правду и так разрешил бы парадокс. Решение сомнительное весьма. Но именно так поступали физики-механики. Внешне, по названию обе стороны явления трактуются как действительно неразрывные. Но фактически эта неразрывность номинальна. Она вовсе не имеет тех действительных следствий, которые должна иметь. Нет необходимого равноправия сторон.
        Принятая когда-то единственность поступательного изменения была незамеченным, но необходимым в те времена произволом. Абсолютная поступательность загораживает, закрывает путь к пониманию физической реальности, сохранности. В течение полутора веков выяснилось, что замолчать эту ошибку, а вместе с ней отсталость системы понимания изменения не удастся. К решению этой загадки взывает масса нестыковок, ошибочных объяснений и чистых парадоксов, которые не будут разъяснены, пока мы вновь не вернёмся к указанной причине, к тайне самой большой сокрытой научной ошибки. Пока физики не поймут, что все нестыковки и появления чистой парадоксальности исходят из того, что механик 19 века пренебрёг действительной парадоксальностью мира.
        Ошибка очевидна. Неизменность, вечная обратимость есть бесконечное повторение неопределённой универсальности мира. То, что способно бесконечно переходить в иное, бесконечно универсально. Вечный переход тожеств и есть реальность мира. Она принципиально единопротивоположна и неделима. Она представляет собой пребывание. Развитие этого понятия приводит учёного к постижению всеобщего закона науки, реальности. В ней нет никакого определённого развития, так как там нечему развиваться. Там нет всего того, что с полным правом присутствует в определённой науке. Но неизменность, например, демонстрирует нам, как решается 3-й кризис математики (3-й кризис оснований математики начался на рубеже XIX – XX веков и до сих пор не преоделён. Он связан с проникновением в математику методов теории множеств и обнаружением противоречий в этой теории. Ред.), в чём состоит итоговая картина мира, что такое общая дополнительность и многое другое. Итоговость есть синоним сохранной неизменности, он исходит из неё.
        Понятие реальности мира, его единства, понятие фундаментальности, универсальности, бесконечности и др., исходящие из нулевой сохранности и являющиеся её эквивалентами, никак не могут быть достигнуты в постепенном изучении и продвижении к истине путём обычного постоянного увеличения, приращения знаний. Эти самые ёмкие из всех существующих понятий не могут меняться вместе со сменой парадигмы или картины мира  (далее КМ). Они не историчны. Посему место им в неизменной, итоговой картине мира, основанной только на всеобщих понятиях. Спрашивается, а почему возможна неизменная, итоговая КМ? Да только потому, что обратимость свидетельствует – мир есть тожество всего. Он в вечном повторении. Ничего абсолютно нового нет. Эта истина Гёте и Планка означает, что мы знаем о существовании единства мира.
        Вот этот перелёт к пониманию всеобщего и есть достояние сохранной неизменности как всеобщего закона. Неизменность не требует приращения знания, т.к. она уже выражает его всеобщность. Автор должен заявить, что он не написал новой общенаучной или частнонаучной картины мира. Самая разработанная физическая КМ всегда прогрессирует. Новые факты углубляют и расширяют грани познания. Постоянно меняется воззрение на природу. То, что представляет здесь автор, вовсе не КМ, которая формируется на основе современного синтеза научного знания. Автор свидетельствует, что существует совершенно иной способ синтеза или вид мировоззрения, нежели тот, который употреблялся до сего времени физиками и философами.
        Этот синтез не нуждается в «новом». Он исходит из того, что единству «не из чего возникать». Иначе о мире в целом важнейшее известно. Синтез этот – единство пребывания, повторяемость его. При содействии этого синтеза мы создали не ту или иную подлежащую изменению КМ, а такую, которая вовсе не требует дальнейшего развития. Она неизменна, т.к. основанием её служит понятие сохранности, неизменности. Она не исторична, поскольку не исторична и сама неизменность. Итоговой картиной мира, итоговой реальностью может быть только бесконечно повторяемое в этом мире. Это сохранность с её бесконечной чередой равенств, или обратимостью, вечным возвратом в себя. Научная картина мира подлежит поправкам, дальнейшим изменениям.
        Эти изменения могут продолжаться бесконечно и никогда не приведут к действительному отражению мира, приближаясь к нему. Самое тщательное исследование развития понятия общей сохранности приводит нас к системе итогового знания, где всеобщность есть эквивалент вечной повторяемости, нулевой обратимости, сохранной неизменности. Все понятия, непосредственно исходящие из тотальной реальности, вечны и неизменны. Поэтому они совершенно непригодны для использования в определённой науке. Например, для оформления частнонаучной картины мира, подлежащей изменению, усовершенствованию, или в размышлениях иных математиков о бесконечности, построенных согласно формальной логике. Формальная логика опирается на естественные в определённом мире деления, но в сохранном мире этих делений нет в качестве абсолютных. Перелёт во всеобщность не нуждается ни в помощи формальной логики, ни в абсолютных понятиях.
        Свободная, независимая от неповоротливой традиции сохранность действительно представляет универсальность и всеобщность этого мира. Она действительно царица науки, поскольку только она одна представляет бесконечную череду равенств в мире или единство в обратимости. Универсальный мир способен переходить во всё без исключения. Общая, т. е. «свободная», независимая от традиционной системы сохранность, неизменность, или нулевая повторяемость и есть то самое сверхсистемное, которое пытались найти, безуспешно опираясь на абсолютные определения, на наглядность изменения, на формальную логику, то есть на всё то, где всеобщее непременно отсутствует. Абсолютные определения несовместимы ни с неизменной действительностью, ни с действительной всеобщностью. На самом деле знание всеобщего вовсе не требует для себя, для собственного разъяснения более высокого уровня понимания. Его не существует. У неизменности нет подразделений, а следовательно, сопоставлений, квалификаций.
        Истина, которая достигнута посредством понятия неизменности, вечна и бесспорна ровно настолько, насколько нельзя отменить ноль взаимодействия или всемирную компенсационность. Если всеобщее, если наиважнейший факт науки, представляющий его, удален, лишен голоса в самой системе, то ему неоткуда более взяться при любых последующих поисках всеобщего. Иного способа отыскать всеобщее нет. Сохранная, нулевая неизменность содержит в себе полное «знание» всеобщности мира. Она представляет собой некий эквивалент этого бесконечно универсального мира, который требует своего развёртывания и разъяснения, что даёт массу неожиданных следствий. Обратимость представляет собой действительную, тотальную неизменность, «чреду аналогий» (Гёте), или мир тожеств. Это значит, что мир постоянно переходит из одной формы пребывания в другую. Изменение есть вечная повторяемость её вариантов, которая демонстрирует вечное повторение обратимости в союзе с необратимостью. Это и есть всеобщая форма дополнительности, которую искал Н. Бор. Как только этот факт отбрасывается, наука встречается с неразрешимыми проблемами.
        Всеобщая дополнительность, которую Н. Бор настойчиво искал, прямо следует из дополнительного, дуального единства изменения и сохранения, поскольку она распространяется на все изменения без исключения. Это значит, что дуальность, неоднозначность неискоренимы из знания. Это значит, что абсолютной однозначности в этом мире нет. Н. Бор достиг бы непротиворечивости своей великой идеи, если бы смог увидеть в свете обратимости своё утверждение: «обратное высказывание также истинно», всеобщую его дополнительность, которая делает повторяемость не имеющей границ. Бор догадывался, что двойственность, неопределённость на самом деле есть законные характеристики этого мира. И действительно, это так. Мир есть вечное изменение. Мир есть полное отсутствие изменения. И то, и другое верно. Раз это касается изменения, значит и всего мира. Это и доказывает всеобщность дополнительности как неизменного закона.
        Давно абсолютно безрезультатно ищут всеобщее и единство мира. Занятие это бессмысленное, если не признать указанной ошибки. Если не понять, что в чисто определённом знании, тотальная всеобщность просто отсутствует. У неё иной принцип «существования». Чистая определённость и поступательность изменения отражают действительный мир только частично. Они создавались, следуя наглядности. А то, что этим созданием решительно исказили действительность, лишили мир всеобщности, никто не заметил, и не мог заметить до обнаружения тяжких противоречий. Знание сохранности, как всеобщей неизменности или нулевой обратимости является исключением из любого определённого знания. Мир, о котором мы говорим, всегда бесконечно универсален, неизменен и в самой малой точке, и в гигантских скоплениях галактик, в самом простом и самом сложном. Сохранность, неизменность и построенные на них понятия не могут меняться, здесь нет степеней и различий сопоставлений. Такова их сущность. Выше, значимее, универсальнее, истиннее этих понятий ничего в мире не существует. Помимо обычного знания существует способ достигнуть его итог в перелёте к всеобщности.
        Положения, исходящие из понятия неизменности, не подлежат исправлениям, усовершенствованиям. Они также вечны, непререкаемы. Например, существует необратимость и обратимость в одном движении, нет абсолютного ничто, нет абсолютного начала, нет фальсифицируемости действительного всеобщего, так как фальсифицируется только определённое знание. Как оказалось, это избавление во всех всеобщих понятиях от абсолютов есть залог объективности и непротиворечивости всеобщего знания, знания реальности. Столь необходимые в определённой науке деления и абсолютизации есть причина появления стагнаций, парадоксов во всеобщих понятиях. Все парадоксы появляются, если чисто определённое, абсолют пытаются выставить в роли всеобщего. Все метафизики стали несостоятельными по этой же причине, а будучи мысленно избавлены от абсолютизаций, все стали представлять итоговую реальность. Причина проста. Убрали препятствие, загородившее путь к единой истине тотальной всеобщности и реальности. Именно поэтому и по многим иным решениям мы сравниваем эту реальность с окном в вечность.
        Любая картина мира, изменяясь, переходя в новую парадигму, теряя абсолютизации, неизбежно дрейфует в сторону итоговой реальности. Разрушение абсолютов и увеличение связей – закон развития науки. Увеличение связей, деабсолютизация – это и есть неосознанное движение науки к реальности, бесконечной универсальности. Это движение есть сближение с ней по асимптоте. Но сформулировать единство мира только средствами определённой науки невозможно. Вроде бы известно, что сверхсистемное знание отсутствует. Однако это явное заблуждение. Оно в полной мере присутствует в идее сохранения, в итоговой реальности, доказывая свои великие преимущества. Существует и физическое объяснение исключительности этих понятий.
        Общая сохранность сама является неким исключением из всех существующих явлений. Она ни при каких изменениях мира не меняется. У неё в отличие от любых законов нет никакого определённого лица, как нет и истории. Даже при исчезновении всех известных определённых законов она остаётся. Это не означает, что неизменными будут сами существующие ныне законы сохранения. Они способны трансформироваться в сохранности в зависимости от условий данной эпохи мира. Сохранение без ложного понимания изменения, без его зависимости от идеи необратимости, и абсолютной стрелы времени и является наиболее общим законом науки, или итоговой реальностью. Именно она формирует законы каждого космического периода.
        Сама она «не нуждается» в переменах. Она и есть то, что мы называем сущностью мира. Она и смысл, и «организатор» этого мира. Ясно, что она не существует без того или иного субстрата до Взрыва и после. Пусть это будет нечто неведомое, или ужасающей плотности сгусток (будущая Вселенная), или плазма. Она своим существованием отрицает абсолютное ничто до Взрыва. Её не бывает в отдельности от плазмы, вещества, энергии и т. д. Она есть единство и постоянное, сохранное ничто – обратимость этого мира. Все величайшие мыслители и ученые, чья могучая интуиция поднималась к постижению сохранения, отвергли бы понятие абсолютного ничто как состояние мира. Заметим, что наш великий учёный М.В. Ломоносов не поверил бы в абсолютное ничто.
        Никто не заметил, что это непонятное, шокирующее единство изменения и неизменности было парадоксом, но парадоксом, исходящим из сути природы, естества. Не заметили по той причине, что «антитезис» заведомо упразднили. Этот парадокс мог звучать следующим образом: если мы признаём, что в мире происходит постоянная смена событий, взаимодействий, то мы признаём однонаправленность изменения. А если все эти взаимодействия всегда означают в совокупности ноль, то изменений в качестве абсолютных попросту нет. Это, повторяем, касается не только изменения, а любых положений представляющих всеобщее. Нет раздела науки свободного от постижения важнейших отношений. Закон для всех таких отношений один.
        Этот парадокс самой действительности следует считать определяющим, отправным в мировой науке. Все известные логические и другие парадоксы, исходящие из ошибочного применения чистых делений и формальной логики в вопросах всеобщности, не были объяснены только и только потому, что не был объяснён и принят этот природный парадокс изменения. Все парадоксы вызваны включением в рассуждения о проблемах, требующих знания всеобщего, тех или иных чистых определений, делений. Например, Б. Рассел полагал, что закон исключённого третьего есть вечная, нетленная истина. Он был поражён тем, что этот закон в качестве «высказывания» может быть либо истинным, либо ложным. Это, по его мнению, «лишено смысла».
        Математики просто не знали, что в своих рассуждениях они незаконно вторглись в сферу общесохранного знания. В ответ на это насилие они получали от математической реальности, всюду отражающей дополнительную реальность мира, парадоксы. Парадоксы – результат их неведения во всём, что касается действительной всеобщности, бесконечности. Они – следствие искажения природной парадоксальности, дуальности в недрах формальной логики. Корни математических объектов уходят, как и всё в мире, в тожество всего иного. Именно поэтому никакого исключённого третьего, никакого «либо, либо» в общесохранном мире и науке нет. Парадоксальность же, исходящая из самого естества, приводит учёного к единству мира и всеобщему закону.
        Если бы природный парадокс изменения был бы объяснён в своё время, то, скажем, парадокс Рассела – Кантора, порождённый неведением в сфере всеобщего, разъяснить не составляло бы никакого труда. Мы смогли бы понять, в чём конкретно были правы Эйнштейн и Н. Бор в их великом споре. Мы смогли бы безошибочно определить, как возможна относительность, что такое итоговая картина мира, почему итоговая реальность не нуждается в сверхсистеме, почему у неё нет систем более высокого или более низкого порядка, что есть последнее обоснование и т. д. Такое решение помогло бы нам разгадать это и многое-многое иное.
В оглавление