Д-р Ал-ов
Крамольные мысли
В настоящее время в научные
исследования вкладывается больше средств, чем когда-либо прежде.
Рост финансирования, публикаций
и количества учёных в XX веке.
Изображение: Patrick Collison
and Michael Nielsen
Как правило, прикладные исследования дают отдачу довольно быстро, поэтому
не возникает сомнения, что их финансирование способствует развитию благосостояния
и прогрессу цивилизации. Сложнее с фундаментальными науками. Порой проходит
несколько десятилетий, прежде чем научное сообщество признает заслуги исследователя,
который получил важные результаты. Трудно определить, насколько значительно
то или иное открытие, пока оно «вещь в себе», ещё не давшая прикладного
выхода. Не существует идеальной системы, позволяющей
сразу определить, на какие исследования следует выделять деньги и кого
награждать.
Пока что лучший известный способ понять значение того или иного открытия
– опросить независимых экспертов. Издание The Atlantic попросило около
сотни физиков из ведущих институтов провести ранжирование исследований
по их значению для науки. Эксперты сравнивали между собой 1370 пар открытий,
определяя, что важнее, например, открытие нейтрона или обнаружение заполняющего
всю Вселенную реликтового излучения. Это позволило оценить каждое десятилетие
XX века по его вкладу в физику.
В первом десятилетии, по мнению опрошенных, произошло мало интересного.
Шведский изобретатель Нильс Густав Дален создал автоматический регулятор
для источников света на маяках и буях. Это был солнечный клапан, который
обеспечивал подачу горящего газа в ночное время или в плохую погоду. А
с 1910 по 1930 год последовал «золотой век»
физики. Начала развиваться квантовая механика, а понимание законов Вселенной
стало радикально меняться. Была изобретена рентгеновская кристаллография,
открыт нейтрон и антиматерия, предложен принцип корпускулярно-волнового
дуализма. Были получены фундаментальные знания о радиоактивности и ядерных
силах.
Очередной подъём в 40-80-х годах был связан с открытием реликтового излучения
и разработкой Стандартной модели физики частиц. Однако этот период всё
же уступает периоду 10-30-х годов по значимости, а самые лучшие открытия
последних десятилетий уже не настолько важны, как те, что произошли в первой
половине XX века. Похожую картину можно увидеть в других областях науки,
включая химию и биологию. Из этого вытекает мрачный вывод: несмотря на
увеличение финансирования, человеческих ресурсов и развитие технологий,
научные исследования становятся всё менее эффективными. Биологи открыли
CRISPR и провели расшифровку человеческого генома усилиями многих, но эффект
от этого пока что бледнеет по сравнению с открытием ДНК, сделанным Фрэнсисом
Криком и Джеймсом Уотсоном. Инструменты становятся всё больше, но открытий
всё меньше.
Можно дать несколько объяснений тому, что научный прогресс замедляется.
Экономисты Бенджамин Джонс и Брюс Вайнберг заметили, что средний возраст
исследователя, сделавшего открытие, за последнее время вырос с 37 до 47
лет. Это означает, что исследователю приходится узнавать больше и учиться
дольше, кроме того, чтобы сделать крупное открытие, нужны усилия десятков
людей и научных групп. За столетие исследовательские группы в среднем увеличились
вчетверо и продолжают расти.
Всё это может быть признаком того, что наука почти вплотную приблизилась
к своему концу. Больше нечего исследовать, а оставшиеся загадки Вселенной,
например, существование тёмной материи, останутся недосягаемыми из-за их
чрезмерной сложности... Подобная ситуация уже была более ста лет назад
– тогда тоже думали, что физика уже «построена», но потом был «крокодил»
– Резерфорд, Бор и другие, ядерная физика и многое ранее неведомое...
Возможна и другая точка зрения: исследователи сами создают новые области
знания и занимаются ими, а не ищут прорывных открытий (ищут кошелёк под
«фонарём» – там светло, хотя кошелька
и нет). То есть исчерпывается именно эта искусственная область, не имеющая
никакого отношения к реальности. Иначе говоря, близка к исчерпанию не область
исследования, а гносеологическая модель, то есть технология познания мира,
а отнюдь не познаваемый мир. В исторический (хранимый в «анналах»)
период можно выделить две технологии познания, базирующиеся на функциональной
зависимости процесса от его предыстории.
Используемую
со времен Аристотеля технологию познания можно
назвать «лингвософией» (словомудрием).
Главным в ней было дать явлению мира название – прикрепить ярлык – далее
работали уже не физические свойства явления (которое ещё даже не успели
изучить), а лингвистические свойства ярлыка. Как правило, в качестве ярлыков
использовались греческие или латинские слова (например, атом, сапиенс).
Собственно
говоря, кризис физики конца XIX начала XX века и был кризисом «лингвософии»
в связи с проникновением в микромир, для которого ни древние греки, ни
потомки Ромула не заготовили подходящих слов.
В ход сперва
пошёл не совсем подходящий, но всё-таки близкий по смыслу спин, а затем
цвета, шармы и тому подобные термины, никакого отношения к явлениям не
имеющие, подменять изучение явлений «изучением»
ярлыков стало невозможно. В это время уже был хорошо развит язык
математики, поэтому слова-ярлыки заменили матсимволами, грамматические
правила – уравнениями, но связи с реальностью
больше не стало! Это был конец
«лингвософии»,
ей на замену пришла
«матсофия», в которой
привычную логику заменила логика математическая.
Кроме того, воспользовавшись могуществом измерительной техники, способной
«сотворить» почти любой корректно описанный объект, математический
мир стал жить самостоятельной жизнью, никак не связанной с реальностью.
Ведь никто не знает, насколько реален бозон Хиггса и другие ему подобные
артефакты. Какой из них существует сам по себе и наша исследовательская
техника лишь его обнаружила, а какой этой техникой порождён на пустом месте?
Между реальностью и наукой образовалась щель.
«Свято место не бывает пусто» и в эту щель полезла мистика всех
сортов и калибров, от классических религий до «объединённой церкви бекона».
И вот уже нобелевские лауреаты заявляют о своей вере в бога, священник
«окропляет» космический корабль, который после этого не выходит на орбиту!...
Эдакий не то симбиоз, не то комменсализм, а там и до паразитизма недалеко.
Именно
это состояние науки мы и наблюдаем сейчас. Да, это очередной кризис, кризис
более серьёзный, чем столетие тому назад, потому что и «лингвософия»,
и «матсофия» базируются на логике,
то есть порождении алгоритмов работы нашего мозга, несущем их отпечаток.
Между тем,
окружающий мир живёт по своему «логосу»,
с нашей точки зрения совсем не логичному! Это может быть «логос
случайности», то есть полное отсутствие привычной нам причинно-следственной
связи. Слишком уж много событий носит вероятностный характер! Может быть,
настала пора вернуться к Фарадею с его «теорий
не изобретаю»? То есть к технологии «научного
тыка», научность которого заключена в правильности выбора области,
куда направить очередной «тык»? Ведь
Фарадея по результативности пока ещё никто не превзошёл!
Явный недостаток этой технологии
– трудность обоснования финансирования,
а «бечёвкой, палкой
и слюной» нынешний экспериментатор уже не обойдётся!
В оглавление