Инновационные иллюзии и реальность
29.03.2013 в Независимом военном обозрении опубликована статья М. Ремизова и И. Крамника, подготовленная по материалам доклада общественного совета при председателе ВПК «Фонд перспективных исследований в системе оборонных инноваций», посвящённая обсуждению приближающейся очередной технологической революции и месту России в новом технологическом укладе, базирующемся на открытиях в областях биотехнологий, нанотехнологий, новых материалов, информационно-коммуникационных и когнитивных технологий. Преимущество нового уклада по сравнению с предыдущим, как ожидается, будет состоять в резком снижении энергоёмкости и материалоёмкости производства, в конструировании материалов и организмов с заранее заданными свойствами.
В США, странах Европы, Японии, Китае ведутся активные исследования в этих областях. За счёт развития комплекса технологий нового уклада каждая из стран рассчитывает вырваться вперёд в гонке технологий и первой внедрить их в промышленность и общественные институты, что стало бы залогом экономического лидерства и военного превосходства на протяжении ближайшего полувека.
Очевидно, что Россия серьёзно отстала от лидеров развития в сфере современных промышленных технологий. Но в случае технологий нового уклада, которые пока не имеют широкой промышленной реализации, сам факт этого отставания не является фатальным. Естественным выходом для страны является концентрация имеющихся ресурсов на развитии технологий, которые обеспечат ей лидерство послезавтра. В момент, когда новый технологический уклад, контуры которого сегодня лишь нащупываются, станет реальностью.
При этом важно понять: концентрировать усилия на опережающих, то есть высокорисковых, исследованиях нам сегодня необходимо вовсе не потому, что мы испытываем повышенную склонность к риску. А скорее наоборот, потому что мы должны исключить для себя неприемлемый риск – вероятность резкого, неблагоприятного для России смещения военно-стратегического баланса вследствие выхода на авансцену технологий нового поколения. Мы не должны повторять ошибки гонки вооружений периода холодной войны, но избежать участия в уже начавшейся гонке военных технологий мы можем лишь ценой недопустимо высокой вероятности исчезновения с политической карты мира.
Многие из технологий, которые вчера занимали воображение фантастов – высокоточное/селективное медико-биологическое оружие, элементы искусственного интеллекта, создающие новое качество кибертехнологий и управления роботизированными сообществами, и так далее, – сегодня должны беспокоить уже государственных деятелей. И особенно в России – стране, которой, с одной стороны, есть что терять в глобальной борьбе за ресурсы, а с другой – пока не удалось занять надёжных позиций на «технологическом фронте».
Уже сегодня Россию изматывают конфликты низкой интенсивности по периметру границ. Тревожит военный диспаритет на Дальнем Востоке, где Россия крайне слаба не только в экономическом, но и в военном отношении, что не может не сказываться на её статусе и переговорной позиции даже в отсутствие прямой военной угрозы.
Для парирования уже заявивших о себе актуальных, а не гипотетических угроз, необходимо комплексное развитие практически всех отраслей оборонной промышленности. Авторы упомянутой ранее статьи выделяют несколько групп наиболее важных военных технологий, развитие которых необходимо поддерживать, расставив их по принципу уменьшения компетенции.
1. Группы высокой компетенции. К этой группе следует отнести:
  • боевую авиационную и ракетную технику и технологии, производство двигателей для боевых самолётов;
  • неавианесущие боевые надводные корабли, подводные лодки;
  • боевые бронированные машины среднего и тяжелого класса;
  • средства ПВО и ПРО всех диапазонов дальности.

    • Здесь Россия обладает практически всем набором необходимых технологий, обеспечивающих самостоятельное развитие отраслей с некритической зависимостью от импорта или отсутствием такой зависимости, обладает возможностями для совершенствования и развития своего потенциала.
    2. Группы недостаточной/частично утраченной компетенции. В данных группах Россия не обладает достаточным потенциалом для полностью самостоятельного проектирования либо производства техники и важнейших комплектующих, и вынуждена опираться на зарубежных партнёров. Это происходит в тех случаях, когда соответствующие научно-производственные центры остались за рубежом при разделе СССР, прежде всего на Украине, либо в случаях, когда соответствующие направления были недостаточно развиты исходно. В ряде случаев недостаточность компетенции стала следствием деградации российских производственных объединений и КБ в постсоветское время. Это:
  • вертолёты и оборудование для них, производство вертолётных двигателей;
  • военно-транспортные самолёты, коммерческая авиация;
  • автотранспорт, лёгкие боевые бронированные машины, производство современных дизельных двигателей небольшой и средней мощности, коробок передач;
  • средства связи и управления для сухопутных войск;
  • беспилотные летательные аппараты лёгкого и среднего класса, беспилотные подводные аппараты, наземные роботы, двигатели и оборудование для них;
  • стрелковое оружие, снаряжение пехотинца, средства индивидуальной защиты;
  • системы наземной ствольной артиллерии;
  • авианесущие корабли, корабли управления, универсальные десантные корабли;
  • воздухонезависимые энергетические установки для неатомных подлодок; космические аппараты.

    • 3. Группы низкой компетенции. И, наконец, есть направления, где Россия либо никогда не обладала высокими компетенциями, либо деградация приобрела системный масштаб, ставящий под вопрос способность развивать соответствующие производства и разработки:
  • электронная компонентная база;
  • оптические системы;
  • турбовинтовые двигатели для вертолётов лёгкого класса и лёгких самолётов;
  • композитные материалы;
  • БПЛА тяжёлого класса, ударные БПЛА.
    • Технологическое отставание по группам низкой и недостаточной компетенции не может быть компенсировано простой скупкой готовых технологий и технологических линий «под ключ». Покупать под ключ можно, как правило, только «отвёрточные технологии». Вместе с тем политика технологических заимствований в указанных отраслях возможна и необходима. Она должна ориентироваться на полноценный трансферт технологии через её освоение.
    Трансферт технологии предполагает возможность во взаимодействии с зарубежными технологическими центрами осуществить её усовершенствование на основе собственных инжиниринговых решений. Если такое решение было разработано и осуществлено во взаимодействии представителей фундаментальной науки, инжиниринговых групп, вузовских центров, то можно сказать, что трансферт технологии произведён, и она включена в российскую технологическую базу. Одним из подходов к полноценному трансферту технологий является вхождение в капитал малых и средних инновационных фирм за рубежом, выполняющих НИОКР для крупного бизнеса.
    В группах высокой компетенции сегодняшнюю ситуацию можно описать термином «технологический барьер». В него упираются все разработчики и производители оружия из передовых в военно-технологическом отношении стран мира. Рост стоимости военных разработок не гарантирует пропорционального роста возможностей новой техники, имеет место снижение отдачи с каждого вложенного рубля (или доллара). Стоимость самолётов с каждым следующим поколением растёт на порядок. Это приводит к увеличению жизненного цикла техники (первое поколение боевой авиации пробыло в серии 5–7 лет, второе – 10–15, третье – 15–20, самолёты четвёртого поколения, созданные 30–40 лет назад, остаются в серии и по сей день) и увеличению роли работ по модернизации имеющейся техники.
    Проблема технологического барьера в наибольшей степени актуальна для науки и промышленности США. Но перед тем же барьером стоят ЕС и Япония, к нему приближается и Россия. Однако по многим позициям для нас он ещё впереди. В этом заключена ценная возможность – ликвидировать накопившееся за постсоветские годы отставание от лидера без перенапряжения и нервов. Нужно лишь правильно выбрать ключевые направления, распределить ресурсы и использовать так называемые «преимущества отсталости»: возможность осуществлять выборочные технологические заимствования и «срезать углы», то есть не механически повторять траекторию первопроходцев, а более экономичным путем выходить на те же целевые ориентиры.
    Иными словами, догоняющая модернизация в рамках традиционных технологий и платформ вооружений сегодня возможна и необходима. Однако нужно отчётливо понимать, что она обслуживает потребности сегодняшнего дня и не может быть главной ставкой в вопросах развития. Стремление повторить успех лидеров в развитии уже отработанных промышленных технологий отберёт гораздо больше сил и ресурсов, чем борьба за лидерство в технологиях нового уклада.
    Перспективные технологии сосредоточены в пяти основных сферах применения: технологии человека, сетевые технологии, робототехника, транспорт, энергетика. В последних трёх позициях важна российская специфика. Как самая большая и малоосвоенная страна Россия нуждается в эффективных технологиях «сокращения расстояний». Как страна с громоздкими и централизованными энергетическими системами, крайне уязвимыми в условиях современных войн, Россия нуждается в развитии автономной энергетики. Наконец, как страна относительно малонаселённая, страна с очень протяжённой и беспокойной южной границей Россия нуждается в максимально возможной автоматизации и роботизации как в промышленности, так и в военном строительстве.
    Вот несколько примеров перспективных направлений научно-технического поиска, на которых могут быть достигнуты практические результаты. Достижения высоких научных результатов в критических технологиях позволят обеспечить прорыв на совершенно новый технологический уровень. Соответственно любые усилия вне критических технологий могут дать лишь временный эффект, не имеющий решающего значения в будущем. Именно этим отличаются программы оборонных исследований ведущих стран, с одной стороны, и стран второго и третьего мира – с другой. В то время как вторые совершенствуют традиционные платформы вооружений и безопасности, первые всё более сосредоточены на прорывных критических технологиях обеспечения безопасности.
    Если Россия упустит время, последствия могут оказаться тяжёлыми: отставание в этих отраслях придется наверстывать десятилетиями, при этом качественные изменения могут обеспечить противнику подавляющее превосходство в боеспособности и как следствие подорвать возможности Вооружённых сил России по защите суверенитета и целостности страны, жизни и свободы её граждан.
    Похоже, что президент и его ближайшее окружение это понимают, чего никак нельзя сказать о следующем слое руководства страной – правительстве и, главное, законодательных органах. Промышленные круги весьма инерционны, они закономерно («лучшее – враг хорошего») выступают сторонниками статус-кво и заинтересованы, как правило, лишь в совершенствовании и модернизации существующего. Понуждать их к прогрессу должны именно законодатели, создавая нормативную базу под задачи опережающего развития. Для этого должны создаваться специальные институты, призванные переориентировать систему НИОКР из прошлого, то есть от обслуживания уже сложившегося, в будущее. Это задача правительства. Однако, ни того, ни другого мы в должной мере не наблюдаем.
    В США это всемирно известная DARPA. В Израиле – Управление по разработке вооружений и  промышленно-технической инфраструктуры (MAFAT), а также Ведомство главного учёного (ВГУ) Министерства промышленных технологий Израиля – уникальный институт, созданный для планирования научно-технической политики в перспективных областях. Во Франции основным государственным инвестором в области технологий завтрашнего дня выступает Генеральная дирекция по вооружению (DGA). В КНР – Государственное управление по оборонной науке, технологиям и промышленности (ГУОНТП, SASTIND).
    В России создан аналогичный инструмент, нацеленный на поддержку развития передовых технологий и разработок – Фонд перспективных исследований (ФПИ). Но у Фонда есть очевидное отличие от перечисленных институтов. Та же ДАРПА существует в развитой системе поддержки оборонных НИОКР. Военные ведомства США имеют в своём подчинении сотни научно-исследовательских подразделений, нацеленных на решение текущих задач. Мы сегодня такой системой не располагаем. Уже на старте работы руководителям Фонда предстоит столкнуться с проблемой научно-производственной базы. В то время как зарубежные аналоги сейчас работают в готовой инфраструктуре инновационной деятельности,
    Исследования Центра статистики науки под руководством Дмитрия Рубвальтера выявили около 80 областей научного знания, в которых уровень российских учёных превышает среднемировой. Многим нашим учёным и разработчикам, которые удерживаются на лидерских позициях по своим направлениям, есть что предложить военной науке и оборонно-промышленному комплексу.
    Иными словами, в российской практикоориентированной науке есть ростки будущего, которые могут развиться не только в новые технологии, но и в новые индустрии. Однако это развитие упирается в ряд барьеров. Если долгое время довлеющей была проблема нехватки средств, то сегодня на передний план выходят другие проблемы.
    1. Отсутствие единого органа, регулирующего технологическую политику государства. Ни одна структура государства не способна одновременно ставить научно-технические задачи, планировать их реализацию, сопровождать работы вплоть до достижения конкретного результата. Дефицит целевого заказа в научно-технической сфере, межведомственной и надведомственной координации делает поддержку науки малорезультативной. В этой ситуации реально незначительное совершенствование существующих технологий, но вряд ли возможно формирование новой технологической повестки дня и её трансляция в виде конкретных требований к техническим разработкам.
    2. Упадок прикладной науки и отсутствие развитой системы оборонных НИОКР. В СССР существовала мощная сеть прикладных институтов, проектных институтов, осуществлявших НИОКР, а также система ГКНТ, ответственная за качество разработки. Именно в этих институтах велись НИОКР, которые обеспечивали продвижение от фундаментальных исследований к практическому использованию. Эта сеть оказалась в наибольшей мере разрушена в постсоветский период. В то время как фундаментальная наука в России в постсоветский период продолжала получать государственное финансирование и как-то выживать, отраслевая наука (НИИ, КБ, вузовские лаборатории), призванная заниматься разработкой опытных образцов и их адаптацией к внедрению, постепенно деградировала. В случае оборонных исследований дело усугубляется и наследием «сердюковских» реформ: пресловутая оптимизация особенно остро затронула коллективы оборонных НИИ и вузов.
    3. Неразвитость и негибкость механизмов контрактации в сфере НИОКР. Процедурные изъяны являются следствием содержательных: работа на отчётность, а не на результат тесно связана с отсутствием практики постановки научно-технических задач, с неспособностью государства сформировать конкретный и корректный целевой заказ на развитие технологий. Среди проблем в этой сфере часто упоминаются: ограничения по исполнителям, когда формально контракт заключается с организацией, а роль руководителя проекта незначительна (за исключением грантов РФФИ, где отработана практика соглашений непосредственно с исследователем), тенденция к унификации контрактов (отсутствие гибкости применительно к каждому конкретному случаю, например, в вопросах прав интеллектуальной собственности), непрозрачность конкурсных процедур.
    4. Дефицит механизмов «довенчурного» финансирования. Представители венчурного капитала в России жалуются на отсутствие интересных инструментов для инвестирования. Учёные и разработчики – на нехватку инвестиций. Помимо естественной профессиональной аберрации зрения, у этого несовпадения перспектив есть и объективная причина: большая часть разработок просто не получает шанса дойти до той стадии, когда они могут стать интересны венчурному капиталу. Имеющиеся финансовые инструменты вступают в действие только после того, как открывается перспектива коммерциализации разработки. До этого момента необходимы иные формы сопровождения инноваций, связанные по большей части с механизмами научно-технологического заказа, существующими в большинстве развитых стран на уровне государства и/или корпораций. В РФ аналогичные механизмы отсутствуют или находятся в зачаточном состоянии. Созданные государством институты развития – «Роснано», РВК и другие – не решают этой проблемы.
    5. Отсутствие внутреннего технологического рынка. Недостаточный спрос на новые технологии со стороны российских корпораций связан с объективными, системными причинами, а не только с низким уровнем предпринимательской культуры. Активы российских корпораций принадлежат преимущественно к устаревшим укладам. Развивать в этих условиях высокотехнологичные производства, способные побороться на гражданском рынке с продукцией западных корпораций, трудно, но возможно.
    Подобные примеры пока крайне редки, но они есть и вот один из них. Бюро промышленности и безопасности (БПБ), подведомственное министерству торговли США, 8 марта с.г. объявило о включении российской компании «Т-Платформы» и двух её филиалов в Германии и на Тайване в «Список организаций и лиц, действующих вопреки национальной безопасности и внешнеполитическим интересам США». (Из серьёзных российских организаций в этот список включены ещё ВНИИ технической физики из Снежинска и ВНИИ экспериментальной физики из Сарова, то есть всемирно известные российские ядерные центры).
    Включение в чёрный список означает, что для компании устанавливается «презумпция запрета» на получение лицензий на экспорт, реэкспорт и трансфер любых товаров и изделий, изготавливаемых в США или по американским технологиям в других странах мира. Накладываемые ограничения закрывают возможности не только для приобретения электронных компонентов в Штатах, но и для заказа чипов, самостоятельно разработанных специалистами «Т-Платформ», на любой фабрике мира, поскольку все фабрики используют американские технологии. «Грубо говоря, мы не можем приобрести подсолнечное масло, если поле, на котором растёт подсолнечник, опыляется американскими пестицидами», – говорит генеральный директор и совладелец компании Всеволод Опанасенко.
    Для «Т-Платформ» это означает фактический «запрет на профессию»: без соответствующей элементной базы, производство которой находится под полным американским контролем, создание суперкомпьютеров невозможно. Более того, «запрет на профессию» распространяется не только на само предприятие, но и на его ведущих менеджеров, поскольку действует для любых компаний аналогичного профиля, созданных с их участием.
    Вообще говоря, подобный метод применим к любой стране, кроме России. Россию нельзя «загонять в угол», в этом случае она пробуждается от спячки и находит множество «асимметричных выходов». В данном случае, скорее всего, уже в ближайшее время мы будем иметь собственную элементную базу, построенную на абсолютно новых принципах, если этому не помешают наши законодатели.
    Такие опасения отнюдь не безосновательны и главная опасность в том, что законодательное сообщество пока что основательно заражено преклонением перед Западом (именно туда они посылают учиться своих детей). Конечно, в своей работе мы должны использовать опыт лидерских проектов глобального уровня.
    Но мы не можем и не должны его механически повторять – в этом и состоит сложность игры на опережение. Между тем, хотя проблема инноваций постоянно находится в поле внимания российского правительства и СМИ и на инновационные программы выделяются немалые средства, особых, видимых невооружённым глазом, сдвигов по-прежнему обнаружить не удаётся. Главный эксперт-аналитик Российского фонда технологического развития, заведующая сектором экономики науки и инноваций Института мировой экономики и международных отношений РАН, д.э.н. И.Г. Дёжина считает, что для полноценного функционирования инновационной системы в России есть уже почти полный набор инструментов: «всё, что могли, мы позаимствовали». Однако система не работает.
    ... «Главное в инновационной системе – именно её наличие, то есть взаимосвязь элементов. А у нас большинство элементов есть, но они слабо связаны между собой – либо вообще не связаны» ... По её мнению, три основных действующих лица инновационного процесса – государство, наука и бизнес – должны не только взаимодействовать, причём по горизонтали (без ведущей роли государства), но ещё и заимствовать функции друг друга, то есть бизнес должен уделять больше внимания образованию, университеты – предпринимательству, включаясь в разную инновационную активность, в том числе, создавая малые компании. Государство, в свою очередь, всё больше должно использовать инструменты государственно-частного партнерства.
    ... «Всё это происходит при обязательном участии посредников, множества мелких агентов. Это не только малый бизнес, но и различные консалтинговые, сервисные службы, инжиниринговые центры, технопарки. То есть взаимодействия разнообразны и происходят по самым разным направлениям и на разных этапах.
    ... В России трудно как установить связи, так и найти квалифицированных мелких агентов. Для решения этих проблем уже разработано и принято немало документов, однако практическая отдача от них пока невелика. В стратегиях можно найти все нужные и верные слова – это объёмные и достаточно эклектичные описания различных намерений и мероприятий, между которыми не всегда есть логическая связь».
    Её бы устами да мёд пить. Если бы дело сводилось только к эклектичности программ и отсутствию связей между участниками процесса! Беда в том, что в юридических документах используются неоднозначно определённые термины! А это прямой путь к «распилу» бюджетных средств, причём к «распилу», не поддающемуся никакому контролю. В этих условиях попытки создания каких-то методик и рекомендаций по осуществлению инновационной деятельности подобны разработке панацеи от «лихоманки» в средневековом её понимании, включавшем в неё все внутренние заболевания от насморка до онкологии. В такой ситуации можно предложить только одно универсальное и радикальное лекарство – умервщление (нет человека – нет болезни).
    Вот, например, как определён термин «инновация» (М. Б. Перова, Е. В. Перов, Словарь терминов по социальной статистике): «ИННОВАЦИЯ – конечный результат инновационной деятельности, получивший воплощение в виде нового или усовершенствованного продукта, внедрённого на рынке; нового или усовершенствованного технологического процесса, использованного в практической деятельности; в новом подходе к социальным услугам».
    В свою очередь, инновационная деятельность (там же): «ИННОВАЦИОННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ – вид деятельности, связанный с трансформацией идей (результатов научных исследований и разработок, научно-технических достижений и пр.), в новый или усовершенствованный продукт, внедрённый на рынке; в новый или усовершенствованный технологический процесс, использованный в практической деятельности; в новый подход к социальным услугам».
    Под эти определения практически подходит всё, выходящее на рынок. Ну, чем не «лихоманка»? Советское «внедрение» тоже не блистало однозначностью, но было всё-таки гораздо точнее! Неужели дизайн новой этикетки шампуня и конструкция истребителя 5-го поколения инновационно равноценны? А если истребитель поступает не на рынок, а идёт в государственные вооружённые силы, это уже не инновация?
    Здравоохранение, например, – обширное и многогранное понятие, но при его финансировании всегда учитывают составляющие этого обширного понятия, поддающиеся однозначному определению, и распределяют средства по конкретным, однозначным составляющим, да и то там хватает перекосов. Но эти перекосы хоть можно контролировать. С нынешним определением инноваций такая процедура невозможна. О каких же горизонтальных, вертикальных или диагональных связях можно говорить?
    И.Г. Дёжина считает, что для полноценного функционирования инновационной системы в России есть уже почти полный набор инструментов. Она же полагает, что три основных действующих лица инновационного процесса – государство, наука и бизнес – должны взаимодействовать без ведущей роли государства. Это, безусловно, верный тезис, но зачем бизнесу головная боль с инновациями, если его продукция и без того востребована?
    Полный набор инструментов, конечно, хорошо, вот только мастеров с этими инструментами никто не вызывает. А поэтому все взаимодействия и связи повисают в воздухе. Ведь любая новинка требует перехода со старого на новое и, по меньшей мере, снижения доходов, чаще же прямых расходов в расчёте на будущий выигрыш, на некоего «журавля в небе». А бизнесу нужна «синица» в руках. Без этого самые передовые и прогрессивные решения выделяемых грантов в производство не пойдут. И «внедрять» их придётся по-советски – силовым методом.
    Далее И.Г. Дёжина признаёт, что ей «не всегда понятно, как способствовать ненасильственному развитию связей между наукой и бизнесом». Это опять-таки слишком мягко сказано. Верхи России думают, что с возникновением инновационной системы всё наладится. Но чиновники, инноваторы и учёные из Европы, США и Японии, где эти системы отлажены, жалуются на те же проблемы, что и наши: академические учёные не желают заниматься инновациями; бюрократизм губит инновационность; бизнес не хочет поддерживать инноваторов.
    И.Г. Дёжина и её сотрудники построили (в теории) очень красивую, почти идеальную конструкцию «транспортного средства», способного вывезти Россию на самые передовые рубежи, да вот беда – для него нет горючего! Многие наши разработчики жалуются, что отечественная промышленность и крупные компании не заинтересованы в их разработках, а за границей, наоборот, они востребованы. Большинство успешных компаний сначала выходят на зарубежный рынок, где их признают и оценивают. На российский рынок они возвращаются через зарубежное признание и спрос. При этом крупные компании пока действительно не очень склонны тратиться на заказ или самостоятельную разработку НИОКР. У них нет к этому стимулов.
    Между тем, в 2012 году Китай вышел на первое место в мире по объёму экспорта высокотехнологичных товаров, высокотехнологичные сферы экономики страны получили стремительное развитие. Об этом заявил министр науки и техники КНР Вань Ган. По его словам, Китай лидирует в мире по конкурентоспособности средств общественного транспорта с электрическими двигателями. По состоянию на конец 2012 года в 25 городах было зарегистрировано 27,8 тыс. автомобилей, работающих на новых источниках энергии, на долю общественного транспорта приходится 80%.
    Вань Ган отметил, что в 2012 году затраты Китая на исследовательскую деятельность достигли 1,02 трлн юаней  (1 ам. долл = 6,27 юаня) и составили 1,97% от ВВП. Из центрального бюджета было выделено более 4 млрд юаней на финансирование инновационного фонда средних и малых предприятий.
    Образцовые зоны самостоятельной инновации государственного значения, такие как Чжунгуаньцунь в Пекине, Чжанцзян в Шанхае и Дунху в Ухане, в минувшем году добились ощутимых результатов в реформировании системы управления, развитии отраслей и технической инновации, сказал Вань Ган и добавил, что совокупные доходы 105 зон освоения высоких и новых технологий в стране в минувшем году превысили 16 трлн. юаней. Вспомним, кстати, что Китай самостоятельно строит свою космическую станцию, что оказалось не по силам ни США, ни объединённой Европе (советская КС «Мир» не в счёт – СССР больше нет!).
    Почему же в Китае инновации работают, а у нас нет? А потому, что их «инновационный транспорт», может быть и менее совершенный, вдоволь заправлен «горючим». В Китае давно создана и успешно работает чёткая и хорошо организованная система налоговых льгот для предприятий, реализующих всевозможные технические новинки.
    По сути, это и есть вклад государства в инновационную деятельность. Далее всё работает автоматически: не новатор (изобретатель, вуз, исследовательская лаборатория) ищет, кто бы мог реализовать новую «придумку» – предприятия ищут, что бы такое новенькое применить у себя и получить налоговые льготы. Конечно, со временем и сама новинка может дать доход, но «синицу» они получают сразу! А вот тогда можно и «журавля» дожидаться. Более того, китайские предприниматели ищут такие новинки по всему миру и, прежде всего, именно в нашей стране.
    Такой вот парадокс: инноваторы и учёные из США, Европы и Японии, где инновационные системы отлажены и работают, испытывают те же трудности, что и мы, а китайцы, не жалуясь на свою не очень отлаженную, порой просто не существующую инновационную систему, неудержимо идут вперёд! Может быть не стоит копировать Запад, а подумать собственной головой и вспомнить кое-что полезное из советского прошлого? Вот только не надо ничего внедрять, – нужно реализовывать!